Детство

Я учился в ЦМШ. До этого я учился в Ленинграде тоже при консерватории. Поэтому, когда я перешел в английскую школу, ну, нормальную школу, и попал на разные эти предметы. Я просто не понимал, о чем они. Я не понимал этого языка, я не понимал, как можно решать задачки по геометрии, что такое алгебра. Я ничего этого не понимал.

Учителя на меня смотрели как на casus incurabilis, говоря по-латыни. Случай неизлечимый.

Когда подошли уже к выпускным экзаменам, то у меня должно было быть семь двоек. Но когда учителя узнали, что я остаюсь на второй год скорее всего, они сказали: «Нет, мы не выдержим. «Коллеги дорогие, давайте как-то мы с вами договоримся, потому что мы тогда сами все уйдем. Он пускай будет на второй год, а мы все уйдем отсюда нафиг. Поэтому давайте договоримся, что все мы по 7 предметам ставим ему тройку». И тут было жутко интересно, потому что, естественно, за теорию я получал пятерку, потому что иначе бы ничего не выходило. Задачки я решить был не в состоянии. И на геометрии я в первый раз в жизни решил задачу.

Она была замечательный педагог английского языка, действительно замечательный педагог. Не потому что моя мама. И когда я до нее дорвался, я ее заставил учить меня английскому языку, что было, в общем, совершенно невозможно для ее коллег. Они ей не верили: «Оля, это не может быть. Мы своего оболтуса пытаемся заставить, а ты говоришь, что он тебе устраивает скандалы?» 

И вот тут, конечно, была ревность, потому что Женя все-таки была моложе меня на 4 года, и мама с ней занималась. А потом совершенно усталая, после работы, после занятий музыкой она говорила: «Юрочка, ну можно мы сегодня не будем заниматься английским?» Ну и начиналось: «Да, со своей Женей… Ты мне обещала». 

Но благодаря этому я выучил английский язык. Благодаря этому мне удалось потом перейти в английскую школу и убежать от этой жуткой скрипки.

Мои родители, жестокие люди, отдали меня заниматься скрипкой профессионально. А это совсем не то, что заниматься ею в районной музыкальной школе. Тут — другое, ты с четвертого класса должен заниматься ею по 4–5 часов каждый день. Я жил тогда в Ленинграде и учился при консерватории, у нас в кабинете физики стоял рояль. Миша Боярский на нем как-то изображал закон Гей-Люссака. И у меня была замечательная преподавательница по скрипке, она меня взяла в ансамбль скрипачей.

Мы, маленькие, играли на всех площадках в Ленинграде, приезжали в Москву, играли в КДС — Кремлевском дворце съездов, и даже в Большом театре. Но это было не мое. И правда мне открылась, когда классе в седьмом я увидел Катю Новицкую, замечательную пианистку, которая горько плакала, оттого что переиграла руку и учительница велела на неделю запереть от нее инструмент. Я смотрел на ее слезы и думал: «А что, если бы со мной такое произошло? Ведь это было бы счастье!» А следом за этими мыслями явилась мысль другая: «А я вообще в той школе?!»